tin_tin

Однажды утром я пришла в редакцию и стала, как обычно, развешивать свой купальник на оконных ручках. До работы я успевала сплавать в бассейне, а потом, попугав в бульварных кустах парочку ранних эксгибиционистов, прибегала в редакцию.
Окно отдела социальных проблем выходило на крышу соседнего дома,поэтому мой купальник не мог вызвать никакого брожения умов, а мирно сох себе до следующего утра.
Правда, разик он попался на глаза редактору, когда тот в очередное утро встал с левой ноги и размашистым пинком отворил дверь нашего кабинета. Похожими на жуков глазами он пронзительно осмотрел комнату,надеясь застукать шайку оппозиционеров-республиканцев, или какие-нибудь шифрованные подрывные документы, или,на худой конец,запрещенное распитие в отделе кофе с сигаретами. Но все было чинно и благородно – завотделом Аля, мать-одиночка Тамара и я - все были на месте и работали. Редактор мог только догадываться, что курьерша нам сигнализировала о приближающейся облаве через окно – то самое, которое выходит на крышу и смотрит прямиком на другое редакционное окно, секретарское. При необходимости и желании я легко перебегала из кабинета в секретарскую по красной черепице – вес-то был жокейский. Необходимость возникала в случае конспиративных попоек в секретарской – и я сейчас понимаю, что дуракам закон не писан, потому что этот бесплатный экстрим без восхищенной публики - пробегать по крыше в поддатом состоянии – мог привести к пожизненной инвалидности.

Ну вот, попался в тот раз редактору на глаза только злосчастный купальник. По этому поводу он воодушевленно набрал полную грудь воздуха и с ненавистью в звенящем голосе приказал его убрать – пришлось купальник перевешивать сохнуть на холодную батарею и прикрыть его старыми газетками.
- Собирайся, - сказала Аля. – На площади митинг в защиту автономии республики, кроме тебя, никто не пойдет.
- Здрасте, - возмутилась я. – Я самый молодой сотрудник, мне еще замуж выходить и рожать надо, вся жизнь впереди. И вообще, политика – не моё направление.
- Да это на полчаса всего. Час – максимум. Ну давай уже, хватит в кабинете дурака валять, выходи на серьезный репортаж.
- Репортаж – это телевизионный жанр, - пробурчала я.
- И плащ накинь, - напомнила Аля. – Это все-таки тебе не интервью в кукольном театре...
Плащ составлял часть моей редакционной амуниции и всегда висел справа от двери, дожидаясь своего часа. Он легко и непринужденно превращал меня из легкомысленной девицы в мини-юбке в бесполого корреспондента, маскируя под своей стальной поверхностью все особые приметы.
Поэтому на площади я незаметно влилась в возбужденное море митингующих мужчин. Шестое чувство ехидно сказало мне, что эта песня вовсе не на полчаса и даже не на час, и к тому же неприятно свело желудок от явного отсутствия других женщин.
Согнанные из горных деревушек растерянные старики-мусульмане гневно потрясали клюками и грозились линчевать всякого, кто покусится на драгоценную автономию. Им какая-то сволочь напела в уши, что автономию отнимут, бороды сбреют и ислам искоренят. Стало ясно, что сволочь эта существует во множественном числе и поработала не один месяц.
Подгоняемая репортерским азартом, я навострила письменные принадлежности и пошла прямиком в народную гущу. Рискну предположить, что народная гуща везде одинаково непредсказуема и опасна, но по какой-то никому не веданной причине я полагала, что точно так же и журналист во всем мире – персона неприкосновенная.
- Кто является организатором этого митинга ? – бодрым голоском ведущей Би-Би-Си я привлекла к себе внимание народной гущи, на мгновение повисла тишина, и я ощутила себя Монтсеррат Кабалье в час триумфа. Сотни пар глаз народной гущи обратились на меня, и ее аморфная ярость, не имевшая адресата, вдруг увидела цель. Я только собралась выпалить длинный ряд не менее провокационных вопросов, на которые никто не ответил бы даже в на пресс-конференции Генерального секретаря ООН, как ощутила себя...нет, не Монтсеррат Кабалье, а полудохлым котенком в лапах у голодного медведя: меня сзади схватили за шкирку.
- А тебя кто прислал?!– зловеще спросила меня народная гуща, вся как один, бородатая и свирепая, дыша ненавистью прямо в лицо.
Изображать представителя свободной прессы стало, скажем прямо, сложнее, потому что я практически висела в воздухе и болтала ножками. Находясь в эпицентре народного гнева, я и в радиусе километра не видела ни одного потенциального спасителя.
Боже мой, думала я, лучше бы я упала с крыши – там был хоть мизерный шанс остаться в живых, а здесь от меня останутся только клочки стального плаща...
- Это со мной, отпустите, - раздался вдруг твердый голос с небес, и моя шкирка стала предметом кратковременной борьбы.
Но народная гуща, как правило,труслива и внушаема. Особенно если еще недостаточно разогрелась. Поэтому победил неизвестный супермен.
- Ты что, в Сан-Франциско находишься?! – оттащив меня на безопасное расстояние, прошипел почти незнакомый дядя с телевидения, дай Бог ему здоровья. – Спрячь свой дурацкий блокнот и стой за камерой. Кто тебя такую прислал, в самом деле?
- Аля, - выпучив глаза, честно ответила я.
- Редакция? – кивнул дядечка.- Они еще при Брежневе живут, клянусь. Ты хоть им расскажи,что здесь творится!

А творилось то, что именно в этот день наш местный Наполеончик сыграл ва-банк и, выехав на внушаемости народной гущи, закрепился на долгие двенадцать феодальных лет. Именно так началась в городке Б. и его окрестностях эра Великого Бабуина.
Целый день массы волновались, кричали, требовали, угрожали, сменяли друг друга у микрофона, орали в этот микрофон поток сознания, а злобный Бабуин наблюдал за ними из окошечка. По его сценарию молодая поросль народной гущи под вечер, заботливо политая горячительными напитками, пошла громить Совет Министров. Это зрелище напомнило мне шествие полчищ зомби из голливудского ужастика.
Колебалась я ровно три секунды.
Секунда первая – я погибну при исполнении репортерского долга.
Секунда вторая – никто не выплатит моим родственникам посмертную премию.
Секунда третья – блин, как интересно-то, а!!!
Я побежала вместе с полчищами зомби и как раз успела попасть под дождь камней и осколков. Озираясь по сторонам с восторгом идиота, я думала об одном: где этот пролетариат нашел столько булыжников на центральной улице городка Б.?? Когда увесистый кусок стекла сверкнул мимо моего виска, я была спасена снова - на этот раз бежавшим мимо городским плейбоем по кличке Бауман.
- Побежали, побежали! – он схватил меня за край плаща и потащил на буксире. Должно быть, мой вид в этом плаще навевал ассоциации с городской дурочкой с напрочь отсутствующим инстинктом самосохранения.
Под аккомпанемент звуков народного бунта, который наступал мне пятки, я прибежала в редакцию, в которой коллектив лениво собирался отчалить домой.
- Аля! – вскричала я и картинно прижала руки к груди. – Ты знаешь, что делается?!
И в это время раздался взрыв. С улицы. Инстинкты пропали у всех разом, и мы кинулись к окнам смотреть на народный бунт – все-таки его не каждый день показывают.
Дым и гвалт шел со стороны телевидения.
-Какую умную вещь я сделала, - белыми губами прошептала Аля, - что не пошла туда работать...
Подтверждая ее правоту, грохнули стекла. Пригнувшись, мы переползли в кабинеты.
- Интересно, попаду я завтра на бассейн или нет? – вдруг вспомнила я про купальник .
Аля и Тома посмотрели на меня странным взглядом и открыли рты для очередной душеспасительной тирады, как вдруг дверь с визгом распахнулась и грохнулась ручкой об стенку. Посыпалась штукатурка. На пороге стоял шеф.
- Кто сегодня был на площади? – каркнул он.
Я поднялась с места.
- Это задание отменяется. О митинге буду писать я.
- Но вы же там не были, - смутные догадки зашевелились в моей голове.
- Молчать!! – он уже гаркнул на порядок сильнее. – Вопросов не задавать! Никому ничего не рассказывать! Черт бы побрал эту работу!!
Мы потрясенно молчали, пока шеф не развернулся и ушел. Когда шаги затихли в коридоре, Аля поднялась,закрыла дверь и сказала шепотом.
- Жалко его,в самом деле.

На следующее утро купальник снова висел на оконных ручках.